А сейчас главное не в этом, - опять слышу голоса, - какие там каноны или иконы, главное это тема и методы её доставки. Глянец это одно, ТВ и Ютюб это другое, везде нужен свой event, content, subject, object, story telling, publicity etc. Тут не до гротеска.
Да, я согласен. Сейчас проблема не формы, и не содержания, а текста. Ведь доверие к нему утеряно, не спасает ни формат, ни сюжет, ни интриги, ни качество журналистики, ни даже хороший вкус. Всё наскучило, а кое-что, скажем прямо, уже обрыдло. Вот только переключиться не на что. Текст (я не трогаю религию) почти всегда один и тот же. Скучный, напыщенный, поучающий, перегруженный выдуманными сущностями и сюжетами. Культура, искусство, политика, музыка, даже психоанализ, - всё вокруг этого вымученного текста, текстуры, текстовки…
Но, господа! Настоящий хороший текст это не только идеология, шрифт, буковки, сигнал, формат, информация, но и символы, и то, что между строк (звуков, смыслов). Понимаете, куда я клоню? Как во всём этом разобраться, если нет понимания, понятий, ориентиров, авторитетов? Да, авторитетов, вы правильно поняли: это те, кто изобретают законы (а значит, имеют право их трактовать и нарушать). Конечно, без гротеска тут не обойтись! Хотя для этого и гротеска бывает мало, нужны харизма, искренность, драматургия, постановочный гений и эмоции. А вот ваша сказочность, фэйковость, комичность с неприличностью, - это вторичное, это, извините за грубость уже «базар». Но не гротеск.
Вы с надеждой смотрите на Запад? Уж там-то умеют делать достойные инсталляции и перформансы! Уж там-то настоящий, а не какой-нибудь блатной, или пост-культурный гротеск. Но вот, посмотрел я на днях парочку таких театральных, можно сказать, тотемных, спектаклей. Сейчас выскажу своё мнение.
Первый – «Йун Габриэль Боркман» Генрика Ибсена в Театре Наций. Мощное произведение, исполненное в современном стиле, со всеми атрибутами нашей теперешней жизни (включая компьютеры, лимузины и психотерапию по скайпу). Режиссёр Саймон Стоун (Австралия), театр-постановщик Театр Базеля, в главной роли выдающийся немецкий актёр Мартин Вуттке.
Такие постановки обречены на успех, ведь там есть все необходимые составляющие: идея, бренд, скандал, сплетня, интрига, алкоголь, «женские штучки», секс и сожительство (неважно кого с кем), деньги и карьера. Ну там, разочарование, бессмысленность существования в современном мире, попытки вырваться из болота экзистенции любой ценой и вздохнуть воздух свободы хоть раз в жизни полной грудью, а также непременные предательство, болезнь, смерть, даже грустная ирония и комизм.
А вот гротеска не получилось. Он там несколько раз торчал, как голова детёныша кенгуру из сумки матери, но так на свет и не выскочил. Что, Саймон Стоун не знает, что такое гротеск? Или намеренно не хотел его добиться? Да нет, он старался. Актёры ползали на сцене в пуху, то светили голыми пятками, то ещё какие-то части своих дряблых тел показывали. То истерически переругивались, воспроизводя напрочь исковерканные фразы Ибсена, взятые совсем из другой эпохи, а то и демонстративно молчали. И лупили по неисправному телевизору. И мат был, уж слово Scheisse звучало много раз, в контексте и вне его (кто не знает, это по-немецки б-во, х-ня, срач, г-вно и т.п.).
Казалось бы, чем не гротеск? Ан нет, главного то не случилось. Форма ни разу не превалировала над содержанием. Ибсен оказался сильнее. Какая уж там народная смеховая культура, если звучат культовые слова: «О, всех нас переезжают хоть раз в жизни. Надо только опять встать на ноги. Как ни в чём не бывало». Представляете: калека встаёт из крови и грязи и идёт дальше. Вообще на Ибсена ходят только те, кто понимает и вновь хочет услышать фразу: «Да вот она, природа человечья: какие ей не наноси увечья, она кровавой коркой зарастает, и выстоит и опрокинет гнёт» (Пер Гюнт). Для русских это особо актуально.
А 19 апреля с.г. нечто подобное нашей публике представил знаменитый театр Фольксбюне, Германия (в театре на Серпуховке). Это тот самый народный театр, который вырос из натурализма Э. Золя и был, как раз, создан для того, чтобы изучать поведение и психологию простых людей. За которыми скрывается жизненно важное для всего человечества содержание. По идее, должен получаться почти гротеск, но по-немецки: жизнь есть не только сентиментальность, всякая там любовь и мещанство, крестьянский секс и наивный прагматизм, но и естественный отбор, борьба за выживание, где побеждает сильнейший.
Уже название спектакля претендовало на гротеск: «Знакомые эмоции, смешанные лица». Компания старых людей пытается петь сентиментальные песни под музыку гениальных немецких композиторов, говорит и даже кричит о любви, о любовниках и любовницах, есть даже акробатический номер, изображающий групповой секс. Слабость тела и сила духа, уродливое и комичное, бессмысленность и какая-то тайна. Испитые лица и дряблые животы, голые ноги (современный театр из всего Фрейда хорошо усвоил только одно высказывание: «Грязная и вонючая нога есть сильный сексуальный символ», - АЗЪ); мешок с поломанными музыкальными инструментами (детские игрушки из Освенцима?).
Сильные актёры, сильный режиссёр, всё продумано и прекрасно подано. Но зачем было петь «Смело, товарищи, в ногу»? А юноша зачем бился в припадке эпилепсии при полном безразличии собравшихся (намёк на Достоевского?). Если это дань русской культуре, то кем там был кучерявый мальчик, который ел из собачьей миски и набивал объедками свои карманы? Всем всё понравилось, но это тоже не был гротеск. Перечисляю причины.
- Вместо катарсиса – «пир во время чумы», - как написал один остроумный критик.
- Нет народной смеховой культуры, есть только абсурд, сочетающий пошлое и благородное.
- Есть карикатура, но нет пародии, сатиры, комедии, магии, гипноза, подчёркивающих иррациональность мироздания.
- Нет лаконизма, краткости и чёткости (хотя была симметрия – два пианино).
Но всё же спасибо и за то, что показали. И хорошо показали.
Плавно перехожу к поэзии. Впереди лето, будет не до театра и не до поэтического творчества. Чайки будут кричать над Чёрным морем, и солнце садиться в виде разноцветного шара, каждый раз – как последний.
Только что мне, по чистой случайности, повезло: попала в руки корректура журнала «Вопросы философии» номер 5 за текущий год. Сам журнал неизвестно когда выйдет в свет, а там такое! Целых две статьи моих любимых авторов. «Эстетическое сознание Александра Блока» Виктора Васильевича Бычкова (заведующий сектором эстетики Института философии РАН, специалист в области пост-культуры, от её фундамента, предметов, практик, символов, и до метафизики, экзистенциальности и т.д.).
И «Эстетические взгляды Шарля Бодлера и их современное звучание» Надежды Борисовны Маньковской (тот же Институт, самый главный специалист по эстетике постмодернизма и эстетическому сознанию 20 века; она первая объяснила и продолжает объяснять широкой, и не очень широкой, публике откуда в искусстве России взялись эти самые «символы», метафизика и экзистенциальность, и откуда мы вдруг стали такими умными; то есть, Маньковская с блеском трактует (в частности) французскую философию, эстетику и поэзию с критикой).
Почему я так обрадовался? А потому, что там нашлось место и для меня, то есть, для гротеска, ведь и он, оказывается, имеет право на существование в философии искусства!
Не буду пересказывать содержание статьи Бычкова. Все читали Блока, разве можно забыть такие строки:
«Я шёл вперёд; а позади –
Он сам,
Всепроникающий и близкий к цели».
Правда, всегда хотелось узнать, кто Он? А заодно уж и то, что нас спасёт от бездуховности, бессмысленности и эгоизма? Но вот, пожалуйста, читаем, оказывается Блок сказал, что, кроме Него, поможет нам народная поэзия, которая «не знает качественных разделений прекрасного и безобразного, высокого и низкого». Поэт – лишь теург, посредник между сокровенным и лучезарным миром высшей реальности и миром явлений, символов, мистики, рабства и несвободы. За теурга – особое спасибо.
А вот Маньковская более конкретна. Бодлер известен нам, как автор поэтического сборника «Цветы зла». Но ведь он был ещё теоретик «прекрасного», философ и критик, презирающий всё низменное и безобразное в поэзии и искусстве вообще. За ним пошли тысячи других. Как объяснить одержимость демонами, плоть, ад, животное начало, культ наслаждения с одной стороны, и поиски Бога с другой? Читаем у Бодлера: живопись и поэзия – это духовный мир, а художники, особенно современные, испытывают неодолимое влечение к «безднам, полным грязи».
Ещё Бодлер, как объясняет автор статьи, писал, что любое искусство – различные лики Абсолюта. И критика его должна неизбежно и постоянно «соприкасаться с метафизикой» (только я бы добавил «и метапсихологией», ведь метафизика совсем не имеет дело с телом, даже незнакомым и прекрасным)). А метапсихология (по Фрейду) это и есть гротеск, ведь там нет морального и аморального, честного либо бесчестного, нет «насильственно навязываемых красоты, нравственности и пользы». Как и настоящая поэзия, гротеск это «вечное предчувствие и догадки».
А вот что сказал Бодлер по поводу формы и содержания (видит Бог, я у него этого раньше не видел, видел только у Чернышевского, иначе бы сделал ссылку в своих ранних публикациях): «Если идея становится важнее формы, то это уже не искусство, а политика, наука, просветительство». Маньковская относит сюда и массовую культуру, и арт-практики с позитивизмом, натурализмом, конструктивизмом, и эстетику невозможного и безобразного.
Но гротеска там нет. Ведь в нём, кроме отрицания реальности или протеста против навязывания чужой реальности, есть ещё, говоря словами Бодлера, лиризм, «пение души», «преувеличенное ощущение жизненной силы», то есть, атрибуты подлинного искусства. Как хорошо! Конечно, красоты в гротеске мало (может быть, только невидимая её составляющая), но есть символизм бытия, который должен уметь расшифровывать поэт и который есть «соответствие» земного и небесного. И в этом своя красота.
Зато в гротеске, как я считаю, много любимой Бодлером «суггестии» (магии, внушения, гипноза), без которой невозможно передать невыразимую суть вещей с помощью ощущений и чувств. Ведь искусство, это и «умение извлечь таинственную и символическую красоту из чего-нибудь гротескного и уродливого» (Бодлер о Готье).
И вот оно, под самый конец! То, о чём я предупреждал в начале публикации: Эдгар По собственной персоной. Куда же без него в разговоре об эстетике и философии искусства? Бодлер его очень ценил, чтобы не сказать больше. Ведь Эгар По обладает искренностью, без которой всё искусство в целом лишь ремесло, «которое выпирает», или «продукт деятельности буржуазного художника». А Эдгар По «бросался в гротеск ради любви к гротеску, что служит подтверждением искренности его творчества». После таких слов и я бросаюсь!))
Ещё одно ценное замечание автора статьи о Бодлере. Бодлер не только поэт, критик и философ, он ещё, очевидно, и психоаналитик. Ведь талант, по его словам, это бессознательное начало в человеке. И лишь бессознательное воображение позволяет понять нравственное значение цвета, контура, звука и запаха. Жаль, поэт не успел написать, в чём это нравственное значение заключается. Так и осталось загадкой до сего дня. Ничего, расшифруем. Если на это хватит времени.
Предвижу «вопрос из зала»: а что это за «Цветы зла», о которых все говорят, но которые представляют собой скучную и совсем не пошлую, и даже не злую, вещь? Читали, но ничего не нашли. А тут ещё и гротеск там появился, в чём он конкретно? Отвечаю, всё перечисленное – в языке. Французский язык не похож на русский и переводить с него иногда просто невозможно. Так что многие жемчужины и алмазы творчества французских авторов нам преподносят в «официальной» оправе. Или не показывают вообще. Так спокойней.
Придётся привести примеры.
Для начала возьмём всем вам известные стихи. Ведь говорят, что истинное искусство, настоящая литература и поэзия, всегда должны чему-то учить (совестливости, патриотизму, чистоте и порядочности). Вот и научили…. Как указывал тот же Даль (он, видимо, критиковал современную ему систему образования, ЦПШ и тому подобное): «За азъ да буки, так и … въ руки». Ох, как иногда хочется «живаго великорускаго»! Только где его взять? Но вернёмся к примерам.
НЕ ГРОТЕСК:
Барков И.С. «Федул»
Федулушка, мой свет, какой это цветок,
Который у мущин блистает из порток?
Почти все атрибуты гротеска на месте, нет только превосходства формы над содержанием (или идеи над формой), нет магии, внушения, многообразия смыслов, предчувствия и догадки. Правда есть редкое качество «избытка здоровья», о котором писал Бодлер.
Пушкин А.С. «Брови царь нахмуря…»
Говорил он с горем
Фрейлинам дворца:
Вешают за морем
За х.. мертвеца.
Нет протеста, отрицания реальности, фантастики, уродства, безжалостной правды. Зато есть неожиданность, краткость и чёткость.
Бодлер Ш. «Той, что слишком весела»
И в упоеньи до утра
Я мог, сквозь губы те немые,
Нежней и ярче, чем другие,
В тебя свой яд вливать, сестра!
Перевод А. Ламбле
Догадка есть, и какая! Но этого ведь мало.
ГРОТЕСК:
Барков И.С. «Девичье горе»
Горюет девушка, горюет день и ночь
Не знает, чем помочь;
Такого горя с ней и сроду не бывало:
Два вдруг нейдут ей, а одного так мало.
Обратите внимание, какая слабая рифма и неровный размер. Он что, не мог лучше?
Мог, мои друзья, ещё как мог! Только он (как и мы с Гомером)) хотел лучше передать будущим поколениям суть эпохи, в которой он жил. Ведь был секретарём у Министра просвещения и даже у самого Ломоносова!
Пушкин А.С. «Христос воскрес»
Христос воскрес, моя Ревека!
Сегодня следуя душой
Закону бога-человека,
С тобой целуюсь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я не робея
Готов, еврейка, приступить -
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить.
Вот вам и суггестия, и протест, и ощущение излишней жизненной силы, и источник идей!
Бодлер Ш. "Les Promesses d'un visage"
Tes yeux, languissamment, me dissent: "Si tu vieux,
Amant de la muse plastique,
Suivre l'espoir qu'en toi nous avons excité,
Tous les gouts que tu professes,
Tu pourras constater notre véracité
Depuis le nombril jusqu'aux fesses;
Tu trouveras au bout de deux beaux seins bien lourd,
Deux larges médailles de bronze,
Et sous un ventre uni, doux comme du velours,
Bistre comme la peau d'un bonze,
Une riche toison qui, vraiment, est la sœur
De cette énorme chevelure,
Souple et frisée, et qui t'égale en épaisseur,
Nuit sans étoiles, Nuit obscure!
«Догадайся по лицу»
Твои глаза мне говорят:
«Проверь их все, проверь подряд
Любые, даже злые, враки, -
От пупа и туда… где маки.
Глаза одно, другое - лица,
Совсем другое - ягодица!
Подумай сам, за что мне дали
Сосков две бронзовых медали,
Под животом две борозды
И эту гриву в полверсты,
Где так волосики толсты
Черны, закручены, густы,
Как эта ночка. Без звезды.
(Перевод мой,-АЗЪ, больше никто не рискнул)
Помните, Бодлер ещё говорил о нравственности? Хорошо по поводу нравственности выразился Александр Сергеевич Пушкин («Опровержение на критики»):
Но шутка (т.е. гротеск - АЗЪ), вдохновенная сердечной веселостию и минутной игрою воображения, может показаться безнравственною только тем, которые о нравственности имеют детское или темное понятие, смешивая её с нравоучением, и видят в литературе одно педагогическое занятие.
***
Приложение. Следующая песня, причём, обратите внимание, без мата и фени, которую я рискну вам представить, называется «Розовый цвет». Тоже гротеск, только сентиментальный. Такой редко, но бывает, из него и вырастают любимые народом шлягеры. Помните:
«Товарищ малохольный зароет моё тело/Зароет моё тело в глыбоке/И с шашкою в рукою/С метёлкою в другою/И с песнею весёлой на губе!»
Что интересно, никто из критиков ни разу не разбирал по косточкам рифмы, смысл, жаргон, художественные образы этого песенного гротеска! Да, там всё ужасно, но «привкус» эпохи всё-таки есть. «А мы же подавай им сыновьёв»…. Последняя фраза Сталину очень нравилась. Что нам даёт этот пример для теории гротеска? Да то, что гротеск должен быть ещё и безжалостным. Добавим в список признаков это слово.
В моей песне из жаргона только имя: «Шура». От жаргонного «шуроваться». То есть, женщина, которая «расшуровала» мне сердце.
Наконец, можно спокойно уходить в отпуск!
С уважением, АЗЪ